охотится за ним из-за его уникальности. Старшие Братья интересовались редкими чудовищами, а он, как говорила Ма, был исключительным, неизменным, тем, кого суер любил очень нежно. А оказалось, что и это было ложью. Даже его лицо ему не принадлежало.

— Ты врешь, Саша.

— Зачем мне это делать, Бекир, сладкая птичка? К концу каждый заслуживает знать правду. Видишь, не так уж важно, кто твой отец. Главное, чем тебя одарил суйер.

— Вы тоже об этом знали, Полномочный? О моем лице? — Бекир приблизился на расстояние вытянутой руки к бывшему Старшему Брату. Подойти поближе не решился. Талавир до сих пор держался за голову и, как юродивый, раскачивался из стороны в сторону.

— Хуже всего, что делает Дешт, это отнимает разум. Это противнее болезней и других изменений, — почти сочувственно сказал Саша Бедный и приказал Близнецам подать Полномочному воды.

Талавир несколько раз проглотил, вылил щепотку себе в ладонь и растер ее по лицу. А когда убрал руку с глаз, у них снова запрыгали отчаянные жареные. «Еще поговорим, Бекир», — сказал его взгляд.

— Ты бросил меня умирать, а я спас тебе жизнь, Саша, — сказал

Полномочный к бею акинджий. — Пока два ноля.

— Я знаю законы Дешту, Талавире-аго, — неохотно признал Саша Бедный. -

Дешт любит честных, а я всегда платю свои долги. Можешь забрать любого, кроме мальчика. Неизменен — моя птичка.

— Я не принадлежу тебе. И ты не сможешь меня отдать, если я сам на это не соглашусь. Кто такой Мамай? — закричал Бекир, но его никто не услышал.

Все заговорили сразу. Талавир снова убеждал не верить Белокуну.

Его поддержал израненный Сахан Немножко, требуя атаковать Мать Ветров.

— Буря выела тебе мозг, — проревел Саша Бедный к армейцу. — Вы уже попробовали, и что? Мы честные акинджии. Мы торгуем. Мы договариваемся, а не воюем. Поэтому мы не Армия чудовищ. — Саша Бедный развернулся к Бекиру.

Желтые глаза горели странным огнем, словно ему было жаль мальчика. — Пойми, по-другому Ма не спасешь.

В бараке стало жарко. Даже Бурун перестал крутиться и замер под руками Джина. Все переводили взгляды из бея акинджиев на Полномочного, а потом — на Бекира, словно ждали окончательного решения.

— Торгуя детьми, землей или верностью, ты всегда получаешь меньше, чем теряешь, Сашо-аго, — произнес Талавир, потирая бляшку. — Повторю то, что сказал в Деште. Вы уже привели мальчика. Что бы ни сказал Белокун, обмена не будет. Он спустит на вас Старших Братьев и получит желаемое. А я предлагаю уволить Ма, оставить Бекира и даже вернуть дочь Сахана Немножко. И только от тебя, Саша-аго, зависит, сколько людей завтра умрут.

Последние слова Талавира утонули в гимне Поединке. Дети заслонили уши.

Шейтан и Джин обменялись напряженными взглядами. Слова песни словно говорили каждому из них, вытаскивали самое сокровенное и болезненное, заставляли сомневаться и отчаиваться. До них начало доходить, во что они влезли. Единственное, для чего торгуются Старшие Братья, это получить больше, чем им предлагают, а останавливаются только тогда, когда забирают все. Еще не было такого, чтобы кто-то выкрутил договоренность с Гавеном Белокуном в свою пользу.

Удастся ли это Саше Бедному? Но и в глазах бея акинджиев больше не было той уверенности, что они излучали до переговоров с Матерью Ветров.

— Что ты можешь предложить, птичка из металлолома?

— спросил Саша Бедный, когда гимн стих.

— На месте Белокуна я не рисковал бы. А значит, Ма завтра не спустится.

Но Сфена будет. Придумает какое-нибудь объяснение, почему вы сами должны подняться.

— И что? — недоверчиво спросил Саша Бедный. — Как только они ощутят опасность, сразу откроют огонь.

— Так что нужно сделать так, чтобы не почувствовали. Мы их разыграем, вместо

Полномочного ответил Бекир. — Притворимся, что вы меня передаете. А захватим эту Первую Зрачок, да?

— Да, — удивленно усмехнулся Талавир. — Завтра будет чудесное сражение. У нас есть двое безумных из Армии чудовищ, грифон и девочка, умеющая бросаться огнем. Хорошие шансы.

— Буа-ах! — радостно воскликнул Сахан Трошки и поднял здоровую руку.

Культя беспокойно дернулась. — Вы тот юрт, которого я заслуживаю!

— Ты чуть меня не убил, белопика чудовище, — огрызнулся Саша.

Бедный. — В другие времена я бы с тобой срать под один куст не сел, но. — Акинджий набрал в легкие воздух. — Не верю, что такое говорю, но. Якши. Давайте попробуем, птички, получить все.

* * *

— Надо спеть песню. Сообщить Болбочана, — прошептал Бекир

Ниязи. Мальчик-лисенок потер глаза и спросонком поискал на плече Забувайка. Глаза ящерицы сверкнули в волосах Черной Коровы. Забывайко боялся девочки и перебирался к ней, только когда Черная Корова засыпала.

— Пойдемте.

В бараке стоял теплый животный дух, будто здесь спали не мужчины, а отряд животных. Джин выдувал в ноздри тонкие струйки пламени. Близнецы беспокойно посвистывали. Шейтан сидел у костра. Ему удалось первому поддерживать огонь, и он воспользовался случаем, чтобы выскребить остатки ужина из походного котла.

Когда решение об атаке было принято, Джин сварил шорбасы. Каждый бросил в казан что-то съедобное. Ниязи — последнюю горсть сушеных жуков, Черная Корова.

несколько шариков сладкой муки, завалявшихся в кармане. Другие — преимущественно сухое мясо. Залили несколькими ложками воды, и Джин ритуально потер пальцами над котлом, словно сыпал соль. Ма говорила, что еду в Вспышки всегда солили. И для Бекира это осталось непонятной загадкой. Он даже думал, что до

Вспышек была какая-то другая соль. И только вода и еда из Кара-Тобе дали понять, что такое отсутствие соли. Это отсутствие вкуса, отсутствие жизни. А вот в Деште любая еда была этой жизнью переполнена. Бекир проглотил голодную слюну.

Каждому досталось всего по несколько ложек шорбасы. Бекир подумал о Ма и о

их юрту в Ак-Шеих. Он понимал, что она разрушена бурей, но как Черная

Корова чувствовала присутствие Забувайка, да и он воображением тянулся туда, где его дом. Единственный, какой он знал.

Шейтан остановил ложку и поднял на детей глаза.

— До ветра, — сказала за спиной Бекира Черная Корова. — Сама боюсь.

— Поэтому берешь двух? — хмыкнул Шейтан.